Прима-балерина Большого театра Мария Александрова: «Общество сильно больно»

Народная артистка России — о балете «Нуреев», его режиссёре Кирилле Серебренникове и жизни без Большого театра.

Алёна Вугельман: Мария, на днях стало известно, что вы вошли в состав жюри «Золотой маски». Вас можно с этим поздравить? Это почётно?

Мария Александрова: Я никак к этому не отношусь — почётно, не почётно. Мне просто интересно. Это возможность поездить, посмотреть спектакли. За всем уследить невозможно, а это даёт возможность просто посмотреть. Это очень важно в нашей профессии.

АВ: Какое количество работ придётся просмотреть?

МА: Тоже не знаю. Много.

АВ: Вы сразу согласились?

МА: Не сразу. Я предупредила, что у меня может быть график. Я действующий исполнитель, и исполнитель страстный, я люблю выходить на сцену, поэтому возможны накладки. Но думаю, что мы всё разведём.

АВ: 2017 год стал для вас годом без Большого театра. В феврале вы объявили о своём уходе, и, как позже признались, это решение было «быстрым, неожиданным и несвоевременным». Если было так много «не», почему это решение состоялось?

МА: Оно состоялось, потому что должно было состояться. Были такие обстоятельства. Я человек честный, в первую очередь к самой себе, поэтому было принято такое решение. Я ни капельки об этом не жалею, хотя ситуация странная. Но это уже наши театральные дела.

АВ: Вы не признаетесь, какие были причины?

МА: А зачем? Причины ясные: человек, нужный театру, из театра никогда не уйдёт. По-моему, всё очевидно.

АВ: Каким он был, этот год?

МА: Очень интересным. Я открыла пять фестивалей, от Южной Америки до северных широт, очень много интересных моментов.

Самое яркое для меня — то, что я много занималась своей профессией. Место артиста — на сцене; всё остальное к профессии не имеет никакого отношения. Артист именно тогда артист, когда он выходит на сцену. И мне очень приятно, что время без Большого было очень насыщенным. Хотя и Большого в моей жизни было много в этом году. И это приятно.

АВ: Несмотря на то что вы официально ушли из Большого, вы…

МА: Ситуация очень непростая, не будем её декламировать.

АВ: Тем не менее, вы танцевали в самой нашумевшей постановке Большого театра 2017 года, в балете «Нуреев». Вы исполнили роль Марго Фонтейн, известнейшей балерины британского Королевского театра. Существует мнение, что играть известных коллег сложно, и это дело не всегда благодарное. Почему вы за это взялись?

МА: Было бы глупо не взяться. Выходя на сцену, я не исполняла Марго. Я не копировала её, да этого никто и не требовал. Кирилл (Серебренников, режиссёр балета — прим.ред.), мне кажется, чётко понимал, почему я Марго — потому что именно в составе с Владиславом Лантратовым появилась химия. Никто не требовал от нас никакого копирования, никакого повторения. Мы жили сиюсекундно, в моменте…

Был хореограф Юра Посохов, работать с которым невероятно интересно. Он имеет свой почерк, своё ощущение музыки и мира. Мне кажется, для хореографа это самое важное. Он никого не копирует, ничто не повторяет. Он чувствует артистов, и в зале с ним очень интересно.

Кирилла никогда не было много. Даже в тот период, когда он был. Его работа немножко другая — он не работает с нами как с драматическими артистами. Он прекрасно понимает, что у нас другая профессия. Если он видит, что нужно расставить акценты, он их расставляет. Но если его вполне устраивает то, что делает артист, он может обойтись одной фразой. Что, собственно говоря, и было.

АВ: Я, готовясь к интервью, прочитала огромное количество статей и рецензий про «Нуреева»…

МА: Ничего не читайте. Это надо увидеть.

АВ: Несомненно. Но во всех статьях, которые я читала, рецензенты отмечают два момента. Первый — это та особая химия в вашем дуэте с Владиславом Лантратовым. И второй — что всё-таки не хватило режиссёра. Каково вам было репетировать без Серебренникова?

МА: Наша работа была сделана ещё до того, как всё произошло, и ничего не изменилось. Мы были готовы ещё тогда. Самое тяжёлое в этой ситуации — то, что ты понимаешь, в какой ситуации находится он. Эта несостыковка, несоответствие… У меня нет слов. Вот это самое тяжёлое.

Но все горели, все хотели. У нас было мало времени на то, чтобы собрать спектакль, и все были невероятно готовы — и духовно, и морально. Это самое ценное: когда ты приходишь в театр и понимаешь, что люди хотят, чтобы работа состоялась. Когда ты приходишь в театр и понимаешь, что он не мёртвый, а живой. Вот это было. Поэтому каких-то изменений без Кирилла нет. Самое ужасное — что не было Кирилла.

АВ: Ажиотаж, в условиях которого проходили репетиции, подготовка к постановке и премьерные показы, влиял на вас, на настроение в коллективе?

МА: Безусловно. Ты понимаешь, что общество больно, потому что оно не может найти адекватных точек соприкосновения. Ожесточённость, нервозность, непримиримость людей — это всё удручает. Ситуация с «Нуреевым» показала, что наше общество настолько разрознено, что оно даже не умеет нормально, по-человечески общаться. Оно этому не научилось.

АВ: Оно не умеет воспринимать произведение искусства как произведение искусства?

МА: Дело даже не в этом. Даже если говорить о творчестве — не будем брать такую высокую планку, как искусство… Люди не знают, что делать с творчеством. Это сложно. Это не помидор в магазине купить. Момент творчества запретить человеку нельзя. Это табу для человека, тем более образованного, каковыми мы все являемся; мы все хотя бы со средним образованием. Запретить момент творчества другому человеку — это все равно что запретить дышать.

АВ: При этом зал принял постановку 16-минутными овациями. А хореограф вышел на поклон в футболке «Свобода режиссёру!». Я понимаю, что вы не могли сделать точно так же, но готовы ли вы так же отстаивать эту позицию?

МА: Я вне политики. При любых условиях я вне политики. В том обществе, которое сейчас существует, я вне политики.

АВ: Вам известно, что будет дальше с постановкой? Есть информация, что труппе объявили…

МА: Труппе ничего не объявили. Вообще. Никто ничего не объявлял. Труппе вообще никогда ничего не объявляют. Кроме того, что спектакль снимут или отложат, — это единственное, что нам объявили. А так никто ничего не знает. Поживём — увидим.

АВ: Вы прилетели в Екатеринбург, чтобы танцевать в «Лебедином озере». Билеты на эту постановку были раскуплены за месяц до неё — в том числе благодаря вашему участию.

МА: Я думаю, что просто этот балет очень любят. «Лебединое озеро» вообще ассоциируется с искусством балета.

АВ: Зачем нужно прилетать сюда, в провинциальный театр, чтобы танцевать классический балет? «Лебединое озеро» вы танцевали в Большом театре. Зачем вам Екатеринбург?

МА: Ну, потому что я хочу летать в Екатеринбург. У меня есть предложения от Екатеринбурга, и это прекрасно. Вот и всё. Я делаю то, что я хочу.

АВ: В наше время это большая ценность.

МА: Я сделала определённый шаг в своей жизни, чтобы стать независимой. Самое ужасное — если бы я сидела в Большом театре, у меня не было бы «Лебединого озера», и меня бы не позвал Екатеринбург. А так у меня по определённым обстоятельствам нет возможности выйти в «Лебедином озере» в Большом театре, но меня зовёт Екатеринбург, и я могу уехать с этим спектаклем куда угодно. Это прекрасно. Я там, где нужна.

АВ: Балерина Илзе Лиепа настаивает на том, что каждая девочка должна заниматься балетом, даже если она не собирается становиться профессиональной балериной. Как вы к этому относитесь?

МА: Несмотря на то что я человек принципиальный, тут я не очень категорична. Думаю, народу в балете уже слишком много (улыбается). Не всех интересует культура тела. Те, кого она интересует, так или иначе найдут способ к ней приобщиться. А кого не интересует — он никогда не будет ничем заниматься.

АВ: Просто я однажды стала свидетелем такой истории: на детском мероприятии угощали сладостями, и одна девочка лет восьми потянулась за чем-то сладким, а мама ей сказала: «Нельзя! Ты что, забыла, ты же занимаешься балетом! Тебе же сказали, что Серёжа тебя не поднимет! Тебе нельзя есть!» И у ребёнка потекли слёзы. Когда вы в детстве занимались балетом, у вас были такие у вас ситуации, когда приходилось выбирать между «хочу» и «надо»?

МА: Касательно еды — нет (улыбается). Бывало так, что мне хотелось побегать, а надо было стоять у станка. Но больших переживаний не было, потому что я выбрала балет сама и чётко знала, почему. Поэтому у меня не было никаких терзаний. Разве что в первых классах, когда прививается дисциплина, тебя ставят к станку — это достаточно специфическое действо, там мало что происходит. Мне в силу моей живости хотелось побегать, что-то поделать, а надо было стоять, держать спинку — долго, мучительно. Но это единственное, что я могу вспомнить из не очень приятного.

АВ: Вы, безусловно, талантливый человек…

МА: Да, безусловно (смеётся).

АВ: Талант, особенно для творческого человека, это награда или испытание?

МА: Это ценность. Это дар. Это даёт возможность чувствовать мир через свой дар. Мне так проще, мне понятнее, зачем он. Это отделяет от людей, которые не принимают и не понимают этот дар — но, значит, он не для них.

А вообще дар — это как лупа, через которую ты можешь увидеть какие-то вещи, очень важные для себя. Я не отношусь к нему как к кресту или миссии, которую нужно отстаивать. Нет, это ценность, которую я в себе уважаю. Я не знаю, почему у меня это есть, но я должна это сохранить. Зачем — будет видно.

АВ: Что вы открыли благодаря этой лупе?

МА: Есть вещи, которые мне нравятся: например, что я могу на протяжении двух часов менять состояние людей. Я не слежу за зрителями — я просто слышу. Иногда чувствую их. Иногда могу к ним подстроиться, иногда могу вытянуть их к себе. А иногда это не получается.

АВ: Важен ли вам отклик зрителя? Или у вас есть цель и вы сосредоточены только на ней?

МА: Я выхожу на сцену не потому что там зритель, а потому что это нужно мне. Потому что я люблю эту профессию. Мне хорошо на сцене. Публика бывает разной, и в некоторых странах, до неё невозможно достучаться. Тем не менее, я проживаю два часа на сцене, потому что мне это нравится. Я занимаюсь своим делом. Я в своей профессии по призванию. Мне в любом случае будет интересно. В любом. Даже если я не найду отклика.

АВ: Из чего состоит ваша жизнь без Большого театра? И что в ней доставляет вам наибольшее удовольствие?

МА: Общение с людьми, как ни странно. Появилось огромное количество людей, как говорится, моей крови — моего запаха, что ли, моего чувства. Друзей, которые хотят меня видеть, которых я хочу видеть. И это очень ценно. Это, наверное, самое ценное, что я приобрела, уйдя из Большого. Большой всё-таки поглощал много моего внимания. От многого я просто закрывалась, находясь в Большом. А теперь я позволила себе быть более открытой, и мне принесло это много радости. С одной стороны, я ощущаю, что мне не хватает любимого места, но с другой, я приобрела огромное количество людей, которые просто искренне меня любят.