«Люди повёрнуты на новом, устоявшиеся истины они рассматривают как что-то замшелое»

Известный российский антрополог, научный редактор портала «Антропогенез.ру» Станислав Дробышевский — о самых распространённых научных мифах, о фриках в науке и о том, почему текст в школьном учебнике биологии восходит к концу XIX века.

Алёна Вугельман: Станислав, вы известны как один из самых рьяных борцов с научными мифами. Какой миф, с которым вы столкнулись за последнее время, был самым бредовым?

Станислав Дробышевский: Мифы не меняются, и практика показывает, что они не меняются как минимум с XIX века. Допустим, в письмах Миклухо Маклая описано всё то же самое, один в один.

И ещё один из самых популярных — что современные люди делятся на высших и низших, что есть люди особо замечательные, а есть неправильные и нехорошие, которые не очень-то и люди. Это два самых ходовых мифа.

АВ: Вы проводите форум «Учёные против мифов» — там нет ничего такого нового и буйно цветущего?

СД: Новые варианты, конечно, бывают. Все эти фрики, лжеучёные и прочие идут в ногу со временем. Например, находят человека nalediHomo naledi — ископаемый вид людей, останки которого впервые были найдены в 2013 году в ЮАР. Учёные установили, что Homo naledi, чьи останки были обнаружены, обитали на Земле 236–335 тыс. лет назад. — это недавнее великое, крутое, могучее открытие в Южной Африке. И у этих фриков в головах тут же начинается бурление, что naledi — это «деграданты», что на самом деле человек превращается в обезьяну, а находка — это доказательство.

Ещё есть такой значимый стереотип, что наука уже всё открыла, и можно зайти в Google или «Википедию» и всё узнать. И ничего нового мы никогда больше не узнаем. Это вредоносный миф, потому что он убивает стремление людей вообще чем-то заниматься, исследовать, изучать. На самом деле ещё много чего неизвестно.

АВ: Сейчас, в эпоху технологического прогресса и огромных возможностей в чём-то разобраться, непросвещённость цветёт буйным цветом. С чем это связано?

СД: Это не темнота цветёт пышным цветом, это люди не особо знающие получили право голоса и возможность транслировать своё мнение. В Советском Союзе была единая линия партии и было общество «Знание»Общество «Знание» — просветительская организация в СССР. Основана в 1947 году. Занималась просветительской деятельностью с помощью лекций и издания научно-популярной литературы., которое выпускало популярные книжульки, маленькие, тоненькие, хорошо написанные, всё с ними было чудесно. А фриков не было. А даже если и были, то воспринимались как учёные с очень хитрой позицией — такой новаторской, необычной. Ну, должен же в какой-нибудь академии быть немножко сумасшедший человек.

Теперь же каждый может залезть в интернет, озвучить своё ценное мнение и собрать хоть миллионную аудиторию. А если он обладает шармом и харизмой, то гарантированно это сделает, потому что энтузиазма у него будет много, и говорит он не какие-то скучные истины из школьного учебника, а что-то такое прикольное и свеженькое. «Человек произошёл от обезьяны» — сколько можно? А давайте скажем, что человек произошёл от кошек! Или кошки произошли от человека.

АВ: А доказательная база никого не интересует.

СД: Доказательная база никому не интересна. Зато как свежо! Люди повёрнуты на новом. Устоявшиеся истины рассматриваются как что-то замшелое. У людей нет понимания, что история единая и незыблемая.

К тому же люди стали меньше верить официальной науке. Её престиж страшно упал, и Академия наук, институты, министерства, честно говоря, ничего для исправления ситуации не делают. Есть энтузиасты типа меня, которых приглашают на фестивали и лекции, и мы пытаемся что-то делать по личному почину.

АВ: Вам зачем это нужно, зачем вы тратите своё время? Вы могли бы вместо этого ездить в экспедиции и заниматься своими исследованиями.

СД: По двум причинам. Во-первых, меня приглашают, и вроде как откажешься? Люди хотят знать, а у меня вроде получается интересно рассказывать. У нас в стране антропологов в принципе очень мало — меньше чем космонавтов. И почти никто не хочет выступать с научно-популярными лекциями. Кроме меня ещё Бутовская более-менее регулярно это делает. И если этого не буду делать я, то этим займутся фрики от науки. Они есть; они гордо называют себя антропологами, палеоантропологами, рисуют себе какие-то регалии… И люди их слушают. Обычный человек не может различить, кто настоящий антрополог. Но этот прикольно говорит про инопланетян, а этот — про каких-то непонятных австралопитеков. С инопланетянами всё просто, поэтому давайте ему поверим.

И вторая, прямо вытекающая отсюда причина, по которой я занимаюсь популяризацией, — это своего рода защитная реакция. Если всё пустить на самотёк, как было в 90-е годы, то это в итоге скажется на мне же. Потому что ко мне придут бестолковые студенты, выросшие на инопланетянах. А потом эти же люди станут руководителями, директорам институтов, министрами. Энтузиазма-то у них много, и они, в отличие от меня, стремятся руководить. Пока, слава богу, такого ещё нет, но легко себе представить, что так может случиться. И это отразится на мне, на моих детях и вообще на всём обществе. Надо как-то минимизировать возможный вред — этим я и занимаюсь.

АВ: Вы же занимаетесь ещё расоведением.

СД: Да, но надо сделать поправку: в строгом смысле я не расовед. Да, я написал две книжки по происхождению рас, но это только небольшая часть расоведения. Классическое расоведение — это всё-таки живые люди. И есть антропологи, которые занимаются классическим, нормальным расоведением. Вот они — настоящие расоведы. Их в стране, наверное, всего человека два, но они есть. И с их точки зрения я, конечно, не расовед.

АВ: Но, может быть, вы сможете ответить вот на какой вопрос: некоторое время назад было опубликовано что-то вроде исследования — впрочем, не претендующего на научность, — по результатам которого получалось, что женщины с Урала обладают самыми короткими в России ногами. Возможно ли, что это признаки уральского антропологического типа?

СД: У меня две версии. Либо это исследование в чистом виде бред, либо жутко искажённая и перевранная информация, которая имела какое-то научное основание — допустим, было исследование какой-то конкретной группы, что-то такое получилось, и результаты спроецировали на всех. Я допускаю, что нашли какую-нибудь деревню хантов-манси и померили их. У хантов пропорции довольно укороченные, так что, может быть, у них вправду короткие ноги. Но если такие результаты получились в деревне хантов из 20 человек, это не значит, что они распространяются на всех жителей Урала. На Урале вообще разнообразие чуть ли не максимальное в стране. Здесь исходно жила уралоидная раса, ханты, манси, с юга постоянно шли монголоиды и башкиры, с севера — ненцы-оленеводы, с востока — эвенки, с запада — все кому не лень, с Поволжья — татары, мордва, русские, белорусы, украинцы, немцы. Тут такая каша…

АВ: Вы часто рассказываете, что вам присылают письма с просьбой определить по фотографии расовую принадлежность человека. Что вы в таких случаях отвечаете?

СД: Поначалу, когда мне ещё не очень много таких писем слали, я каждому пытался объяснить. Теперь я скорее отмахиваюсь, посылаю какую-нибудь ссылку, и всё.

АВ: Что вы пытались объяснить?

СД: Что это и глупо, и невозможно, и бестолково. Внешность человека — это индивидуальная особенность, которая, конечно, что-то говорит о его происхождении, но в очень размытом виде. Понятно, что европеец отличатся от негра или китайца.

Люди из разных мест могут быть внешне похожи друг на друга; люди из одного места всегда отличаются друг от друга.

Конечно, где-нибудь в Конго не бывает таких светлых людей, как в Швеции. Но если взять другие признаки и начать мерить ширину и высоту носа, ширину губ и прочее, то по большинству признаков лица и головы разница средних значений будет один-два миллиметра. А индивидуальных — гораздо больше.

По лицу определить принадлежность к расе невозможно. И тем более нельзя сказать по лицу, к какому народу принадлежит человек, потому что народ — это самосознание. Если я считаю себя русским, значит, я русский. Если я вдруг вспомню, что я вообще-то на 50%, по отцу, белорус — значит, я белорус. И попробуйте докажите, что это не так.

АВ: Среда, в которой мы живём — распространение гаджетов, быстрое мышление, необходимость быстро принимать решения и так далее, — сказывается на изменениях нашего головного мозга?

СД: На самом деле с быстрым принятием решений у нас всё плохо. У охотников-собирателей отбор на быстроту принятия решений не в пример лучше, чем у нас. Потому что если в метре от такого охотника взлетает куропатка и ему надо быстро подстрелить её из лука или бросить в неё камень, то он успевал это сделать. Или на него выскакивает стая волков, и он должен заскочить на сосну или убежать от этих волков и ещё следы запутать. У них это был вопрос выживания. А мы вообще ни разу не быстрые.

Что касается мозга, то мы его используем по совершенно непредсказуемым направлениям, к которым он вообще не приспособлен. Наш мозг возникал у австралопитеков, хабилисов, питекантропов, кроманьонцев, которые бегали по лесам и полям, иногда плавали по рекам, охотились на антилоп, сайгаков, мамонтов и шерстистых носорогов, бодались с пещерными медведями. Вот для этого у нас мозги. И для того чтобы общаться в пещере, байки рассказывать, сидя вокруг костра.

Но поскольку среда, окружавшая наших предков, была непредсказуема и быстро менялась, то наши предки приспосабливались ко всему на свете. Наш мозг невероятно пластичен, он может приспособиться ко всему, в том числе и — неожиданно — к гаджетам, хотя эволюционно никаких гаджетов никогда не было.

И это говорит о том, что цивилизация мало сказывается на наших мозгах. Вся наша цивилизация укладывается в три-четыре тысячи лет. Это мизер. Этого может хватить, чтобы возникла новая раса: немножко лицо поменялось — нос поуже, пошире, цвет кожи потемнее или посветлее, но это вообще ни о чём. А мозг как был у кроманьонцев пластичный, так он и у нас пластичный.

АВ: Недавно прочитала у вас на портале «Антропогенез.ру», что учёные воссоздали запах неандертальца.

СД: (улыбается) Это была публикация 1 апреля, поржать и забыть. Не надо делать из этого каких-то мегавыводов.

Вот, кстати, история. В 2015 году 1 апреля я ехал в метро и между двумя станциями нащёлкал одним пальцем статейку про СунгирьСунгирь — стоянка древнего человека времён верхнего палеолита. Находится на территории Владимирской области. Её возраст — от 25 до 34 тыс. лет.Сунгирь — стоянка древнего человека времён верхнего палеолита. Находится на территории Владимирской области. Её возраст — от 25 до 34 тыс. лет.Сунгирь — стоянка древнего человека времён верхнего палеолита. Находится на территории Владимирской области. Её возраст — от 25 до 34 тыс. лет. — что, дескать, ей два миллиона лет, что там найдены слоны-ананкусы… В общем, полный бред. В конце большими красными буквами, жирным шрифтом, капсом было написано: «С 1 апреля!». Эту статейку, уже без всякой подписи, расфигачили по всем сайтам. Месяц спустя я приехал на научную конференцию, где ко мне подошла доктор наук и сказала: «Вы знаете, была недавно информация, что в Сунгире датировка два миллиона лет. Что вы на это скажете?»

АВ: И что вы сказали?

СД: Что это я и написал и что это было 1 апреля.

АВ: Тогда интересно: с точки зрения эволюции юмора — это что?

СД: Тут есть масса концепций, и даже какие-то умные книжки про смех были — «Происхождение смеха», например. Чувство юмора — это реакция на несоответствие ожидаемого реальному. Мы ждём, что что-то произойдёт, причём, скорее всего, что-то неприятное и опасное — и вдруг оказывается, что оно не такое уж опасное и неприятное. И тут возникает смех. Вот так получается юмор. Это как бы обман логики.

Юмор выполняет социальную функцию. Человек, который может развеселить, получает более высокий статус. А если он выдаёт дурацкие шутки, неприятные и неудачные, его статус будет падать.

АВ: Стоит ли ждать школьного учебника от Дробышевского?

СД: Если бы мне кто его заказал, я бы написал. В принципе, это не мегазадача, вполне решаемая. Но хорошие учебники есть и без меня. Другое дело, что они почему-то не главные и не основные…

По-хорошему, учебник должен писать не Дробышевский, а коллектив нормальных авторов, которые в этом разбираются и имеют неслабый опыт преподавания, потому что специалист, который никогда в жизни не преподавал школьникам пятого класса и не знает их стиль поведения и особенности восприятия, напишет хорошо, но так, что школьникам не подойдёт. Если бы мне кто-то предложил, я бы написал для такого учебника раздел по антропологии.

АВ: Почему сегодня в большинстве школьных учебников до сих пор напечатана «лестница» превращения человека из обезьяны, которая появилась ещё в XIX веке?

СД: Потому что так проще. Проще переписать из предыдущей версии учебника, чем открыть книжки, читать писать заново. Авторы школьных учебников по биологии — не специалисты по происхождению человека.

Александр Соколов (научный журналист, сооснователь и редактор портала «Антропогенез.ру» — прим. ред.) однажды провёл исследование: он взял современный учебник по биологии, потом его предыдущую версию, потом ещё предыдущую и так далее. И неожиданно обнаружил, что современный текст в самом стандартном учебнике восходит к концу XIX века. Это один и тот же текст, только с поправкой, что в XIX веке он был написан цветистым, красивым языком — с минимумом фактов, потому что их тогда особо не было, но зато пафосно и стильно. После этого текст чикали, красивости обрезали, формулировки делали более чугунными и квадратными и немножко добавляли фактов по мере открывания новых видов. Где-то в 1965 году добавление фактов закончилось, и текст стали просто чикать. Стиль исчез в никуда, новые факты не добавляются. На этом всё и остановилось.