Художественный руководитель Александринского театра Валерий Фокин — о прощальном туре «Ревизора», о подготовке спектакля о молодости Сталина и о необходимости театральной реформы.
Алёна Вугельман: Валерий Владимирович, вы привезли на гастроли в Екатеринбург две постановки: «Женитьбу» и «Ревизора». Почему вы выбрали именно спектакли Гоголя?
Валерий Фокин: Прежде всего мы выбрали для гастролей «Ревизора». В этом году у него прощальный тур. Он был поставлен в 2002 году, ему уже 16 лет. У него хорошая сценическая судьба, он был сыгран во многих странах мира, от Америки до Японии, собрал массу премий. Это важный для нас спектакль, и мы решили проводить его красиво, показав его зрителю. А потом мы решили, что хорошо бы вместе с «Ревизором» привезти на гастроли ещё одну гоголевскую постановку. У нас это «Женитьба».
Вообще Гоголь для Александринского театра — один из важных авторов. Все премьеры гоголевских пьес происходили именно в Александринском театре, а в постановке «Ревизора» он сам принимал участие, присутствовал на репетициях, дописывал реплики.
АВ: Почему «Ревизор» Александринки имеет такой успех?
ВФ: Тут сошлось несколько обстоятельств. Во-первых, гоголевский текст. Во-вторых, удачный ансамбль актёров, в котором четыре исполнителя остались с первой премьеры 2002 года. Сценография, музыкальные решения, артисты соединились, и это создало гармонию.
Вообще «Ревизор» для России — государственная пьеса, поскольку в ней обнаруживаются многие черты нашего национального характера. И поэтому, кстати, её надо ставить заново каждые десять лет.
Характер чиновников, конечно, не меняется: то, чем они живут — вечно. А вот их способы жить со временем меняются. Вот поэтому мы решили, что надо с этим нашим замечательным спектаклем проститься — и заново поставить «Ревизора» в ближайшее время.
АВ: Вы готовите к постановке спектакль о молодости Сталина. Или всё-таки ещё не Сталина, а Джугашвили?
ВФ: Да, этот спектакль будет о молодёжном периоде его жизни, когда он ещё не стал Сталиным — пока он Джугашвили, но у него уже есть несколько партийных кличек. Это будет спектакль о периоде его жизни до первой ссылки, когда он только-только начинает революционную деятельность, и она весьма разнообразна. Там было много всего, в том числе нашумевшее ограбление банка в Тифлисе, когда было убито человек сорок прохожих. Они с подельниками тогда похитили огромную сумму денег — около 30 миллионов долларов в пересчёте на сегодняшние деньги — и всё отвезли Ленину в Финляндию, на дело революции. В этот период Джугашвили начинает превращаться в Сталина, человека, который позже будет управлять нашей страной. Меня здесь интересует механизм перехода: как из человека возникает тиран? Откуда это? Было ли это заложено генетически или произошло случайно?
АВ: В интервью об этом спектакле вы говорите, что хотите сохранить нейтральный взгляд. Но как можно сохранить нейтральный взгляд на человека, которого вы сами называете тираном?
ВФ: А вот просто: показать тирана и сохранить нейтральный взгляд. Не ставить оценок. Не говорить, какой он жуткий. Равно как не говорить, какой он замечательный и грандиозный.
Сталин был незаурядным человеком, обладал многими талантами и способностями, но это не зачёркивает его преступлений.
Я хочу просто показать человека: он вот такой. А выводы должны делать зрители.
АВ: Но вы же читаете о нём, погружаетесь в материал. Как вы лично относитесь к этому человеку?
ВФ: Конечно, отрицательно. Безусловно. Но ведь проблема не в том, что каждому обязательно нужно определиться со своим отношением к Сталину или какому-нибудь другому историческому деятелю. Проблема в том, что мы не можем выработать цивилизованного отношения к подобным явлениям. Вот французы смогли выработать отношение к Наполеону, который был не меньшим диктатором, чем Сталин. Он утопил в крови огромное количество людей и тем не менее упокоился в центре Парижа, его считают великим полководцем. И никто ничего не говорит. Но мы не французы, мы другие. В нашем характере есть такая черта: мы во всём хотим дойти до конца. У нас с золотой серединой плохо, мы не можем держать нейтралитет.
«У меня нет нужды заниматься тем, что мне не нравится»: актёр Александр Петров — об энергетике на съёмках фильма «Гоголь. Вий», о том, чувствует ли он себя звездой, и о том, что цепляет его в поэзии.
Мне хотелось бы, чтобы этот спектакль дал зрительному залу пищу для размышлений. История есть история. Так судил Господь, так это произошло. Это надо понимать. А не говорить: «Нет, я не хочу про это слышать». Или: «Я хочу про это слышать, но всё было не так, всё было хорошо, и колбаса была, и цены низкие».
АВ: Признайтесь честно, в этой постановке есть некая доля эпатажа?
ВФ: Нет, у меня желания эпатажа не было. Просто два года назад мы думали о постановках к столетию революции Октябрьской — я считал, что мы обязательно должны отметить эту дату, страшную и переломную. Мы должны поставить несколько спектаклей, которые отображают с разных точек зрения трагический 1917 год, последствия которого ещё в нас живут и будут жить долго. Тогда возникла «Оптимистическая трагедия» в новой редакции, которую поставил Виктор Рыжаков, «Чук и Гек» Михаила Патласова, «Баня», которую поставил главный режиссёр Николай Рощин. И мне показалось правильным сделать спектакль о молодом Сталине, которого мы не знаем. Мы немножко задержались с этой постановкой в силу разных чисто театральных причин. Но жизнь показала, что этот спектакль очень актуален. Дело даже не в 1917 годе — он актуален, потому что тема Сталина, отношения к нему не то что не ушла, не стала менее современной — она всё набухает и набухает. Недавно я прочитал, что в Дубне решили восстановить памятник Сталину, собирают подписи. Два вполне серьёзных человека из-за Сталина бьют друг другу лицо в прямом эфире. Никуда тема не ушла и обостряется каждый день. Но это меня, честно говоря, радует: значит, наш театр идёт правильным путём и попадает в актуальные темы.
Думаю, что эпатаж, конечно, будет сопровождать эту постановку. Мнения зала обязательно разделятся. Они уже сейчас делятся. Спектакля ещё нет, а я уже слышу разговоры: из конъюнктурных соображений ставит. Или: конечно, Сталина покажут в неприглядном виде. Ещё ничего нет, а разговоры уже идут.
АВ: Какая деталь биографии Сталина вас больше всего впечатлила?
ВФ: Больше всего меня зацепило то, что человек в какой-то момент абсолютно сознательно всё поставил на дело якобы самой высокой справедливости — революции. Когда они деньги переправляли Ленину, то не взяли себе ни копейки — меня этот факт просто поразил. Могли хоть что-то на карманные расходы взять, никто бы их не осудил. Они же были в рваных сапогах, абсолютные аскеты, нищие люди. Но всё привезли и всё отдали.
И эта идея справедливости вдруг обернулась невероятным фашизмом и тиранией, выродилась в представление, что он имеет право решать. Он же прямо поставил себя на место Бога. Такая тема была у Достоевского, неслучайно он его очень любил и читал с карандашом. И вообще много читал. После него осталась огромная библиотека, около 30 тысяч экземпляров. У нас сложилось впечатление, что это был плохо говорящий по-русски тёмный грузин. Ничего подобного. Он многоликий лицедей. Ричард Третий по сравнению с ним просто мальчишка.
Меня зацепило, как человек ради справедливости для всех переступает черту и сначала убивает якобы врагов, потом убивает друзей, а потом убивает уже всех. Вот что страшно. Вот что изумляет.
АВ: У Александринки недавно появился новый директор, Ринат Досмухамедов. Он не имеет театрального прошлого. Он окончил МГИМО, работал в налоговой службе, был заместителем министра по налогам и сборам, торговым представителем России в США. И это ваша креатура.
ВФ: Да.
АВ: Почему именно он?
ВФ: Потому что прежний директор ушёл с поста по своей личной инициативе. Я остановился на кандидатуре Рината Досмухамедова, потому что перед театром стоят задачи обновления.
Директор Екатеринбургского театра оперы и балета Андрей Шишкин: «Не обязательно каждым спектаклем отбивать затраты»
Я руковожу театром уже пятнадцать лет. Он много сделал, он находится в хорошей форме. Но ему нужно выйти на новый этап развития. А для этого нужны новые формы активности, новый поиск финансирования, поиск и привлечение спонсоров, другое продвижение театра. Время поменялось, и то, что мы делали раньше, ему уже не подходит. Мне показалось, для этого важен управленец, то есть человек, который обладает выходами на разные уровни, имеет разные возможности, владеет пониманием, как надо строить управление театром с точки зрения экономики, какой должна быть его финансовая организация. Не страшно, что это не театральный человек — он любит театр, интересуется им. Если мы будем работать правильно, то он обучится.
АВ: Вы сказали в интервью «Русской службе новостей», что сейчас остро стоит вопрос так называемых «мёртвых» театров, в которые необходимо вдохнуть жизнь. А нужно ли это делать, если они сами не могут выжить, если они не интересны аудитории?
ВФ: Есть театры, которые можно и нужно возрождать, и их довольно много. То, что зрители в них не ходят, ещё ни о чём не говорит. Например, если глубинке, в провинции есть плохой театр, но он один, то можно сохранить. Надо подумать, что с ним сделать, но нельзя его убирать.
Театральная реформа давно назрела, но мы ещё ничего не сделали в этом отношении. 2019 год объявили годом театра — и что же? Мы так радостно объявляем год того или год сего, но получается ли что-то сделать на пользу объявленной темы? Я человек немолодой, я уже сколько рассказов слышал… Но всё ещё остаётся много вопросов, которые нужно решать. Например, вопрос контрактной системы. У нас не обновляются труппы. У нас есть люди, с которыми мы не можем расстаться, потому что Трудовой кодекс, который действует ещё с прошлого столетия, не позволяет.
АВ: Кто должен решать эти вопросы: государство или профессиональное сообщество?
ВФ: Профессиональное сообщество обязательно должно сформулировать экспертное решение и предоставить его учредителю. А принимать его всё равно будет учредитель — государство, если мы говорим о государственных театрах.
У нас неправильная система финансирования, потому что всем сёстрам раздаётся по серьгам: этому побольше, этому поменьше, но вообще деньги дают всем. В том числе театрам, которым бесполезно что-то давать, потому что они ничего не производят.
Лучше дать больше денег хорошему театру, чтобы стимулировать его к работе.
Нам надо выделить главные театры в одну группу, региональные в другую, дать возможность свободного плавания частным театрам. Разработать смешанную систему, когда государство берёт на себя расходы, скажем, по коммунальным услугам, по аренде помещений. Надо вообще подход менять, тогда появится движение.
АВ: Константин Райкин в одном из интервью охарактеризовал вас как режиссёра жёсткого, энергичного и темпераментного. Вы согласны?
ВФ: Наверное, да. В театре невозможно не быть твёрдым и жёстким. Театр — это живая машина, состоящая из людей с большим самолюбием и с амбициями, часто ложными. Тут нужна жёсткость.
Твёрдая рука, но в белой перчатке.
Нужно быть и дипломатом, и педагогом, но твёрдым и последовательным. Это сложно, но так устроен театр. Кому-то можно позволить больше, кому-то меньше, но нельзя допустить, чтобы была перейдена некая черта. Театр — это стихийное учреждение, потому что в нём работают люди возбудимые и нервные. Если бы они не были нервными, они не были бы артистами. Так что приходится их держать. Жёсткий и требовательный режиссёр — это правильно.
Показы спектаклей Александринского театра в Екатеринбурге состоялись в рамках программы «Большие гастроли» Федерального центра поддержки гастрольной деятельности
Валерий Фокин