«Не вижу ничего страшного в том, что люди едят на моих концертах»

Британский композитор и диджей Габриэль Прокофьев — о том, тяжело ли ему быть внуком великого деда, о классических концертах в ночных клубах и о том, когда и зачем он привезёт своих детей в Россию.

Алёна Вугельман: Габриэль, прежде всего хочу поздравить вас с бракосочетанием. Вы с вашей теперь уже супругой давно вместе, у вас трое детей — что такого произошло, что вы приняли решение официально оформить брак?

Габриэль Прокофьев: Когда вы долго живёте вместе и у вас есть дети, это, по сути, уже брак. Но чтобы как-то сообщить об этом миру, нужна свадьба. У нас была фантастическая вечеринка, на которую пришли сто пятьдесят наших друзей и восемьдесят детей.

АВ: Получается, что сейчас у вас медовый месяц. И вы проводите его довольно своеобразно: прилетели в Россию, на Урал, чтобы записать два диска с Уральским филармоническим оркестром.

ГП: Эту мою поездку нельзя назвать медовым месяцем, потому что я прилетел один, без семьи. Медовый месяц будет позже. Я планирую приехать с семьёй в Россию и провести здесь три-четыре недели. А пока я доволен тем, что нахожусь здесь, в Екатеринбурге. В прошлом году, когда я выступал здесь на фестивале «Евразия» и играл с Уральским филармоническим оркестром, я просто влюбился в его звук и качество исполнения. И тогда же решил, что хочу записать свой альбом именно с этим оркестром. Мы планировали запись целый год, оркестр оказался свободен только на этой неделе, передвинуть дату было никак нельзя. Я должен был быть здесь — и я счастлив быть здесь.

АВ: В одном интервью вы называете этот проект, эту запись своей мечтой. Почему?

ГП: Потому что последние десять лет я пишу музыку для оркестров и написал семь концертов, но однажды понял, что эти концерты будут исполняться только в концертных залах; меня там хорошо принимают, но больше эту музыку никто не услышит. Я решил, что должен записать эту музыку. Поначалу запись моих концертов казалась мечтой, потому что очень немногие оркестры записывают современную музыку. Но я думаю, что с Уральским филармоническим у меня всё получится.

АВ: В записи участвуют настоящие звёзды — джазовый саксофонист Брэнфорд Марсалис, победитель чемпионата мира среди диджеев Mr Switch, перкуссионист Джоби Бёрджесс, российский виолончелист Борис Андрианов и дирижёр Большого театра Алексей Богорад. Как вам удалось их собрать?

ГП: Мне очень повезло, что все эти блестящие музыканты работают со мной. С каждым из них меня связывают близкие отношения, и с каждым я работал ранее. Для Брэнфорда Марсалиса я написал концерт для саксофона, и мы с ним очень сблизились. Ему так понравилась идея записать концерт, что он из Вирджинии через Нью-Йорк прилетел в Екатеринбург. Концерт для большого барабана тоже был написан специально — для Джоби Бёрджеса. Для Mr Switch я написал Второй концерт для вертушек, но здесь мы будем записывать Первый. Он уже объездил с ним весь мир, но не записывал его.

С виолончелистом Борисом Андриановым мы работали на его фестивале Vivacello в Москве и стали хорошими друзьями. Мы выступали вместе в Москве в минувшем декабре, и я пообещал ему, что он исполнит мой концерт для виолончели.

АВ: Что за музыку вы записываете в Екатеринбурге?

ГП: Это современная музыка, которая напрямую связана с классической традицией. На меня повлиял мой дед Сергей Прокофьев и многие другие русские композиторы, а ещё на меня влияет мир, в котором я живу, то, что я слышу на улице и по радио.

АВ: Вы не устали от вопросов о вашем деде?

ГП: Если только у меня не спрашивают о нём сразу, при первом знакомстве. Совершенно нормально, что люди интересуются моим дедушкой.

АВ: Тяжело ли быть носителем такой фамилии? Это тяготит или, наоборот, помогает и воодушевляет?

ГП: Иногда это бремя, которое порождает комплексы и завышенные ожидания. Но чаще это источник вдохновения. Некоторые люди считают, что раз уж я ношу фамилию Прокофьев, то должен быть в первую очередь фортепианным исполнителем. Но я стал композитором, и когда я пишу музыку, то исчезаю в ней и забываю, кто я. Я могу быть хоть Прокофьевым, хоть Смитом.

АВ: Как вы пишете? Ждёте вдохновения или постоянно упорно трудитесь?

ГП: Это тяжёлая работа, особенно если пишешь музыку для оркестра. Нужно долго работать над деталями и технической стороной. И вдохновение для этого тоже нужно.

Обычно я работаю так: мне в голову приходит идея произведения, и я составляю его приблизительный план: сколько частей в нём должно быть, какое настроение оно должно иметь. Следующий этап — я пишу что-то вроде набросков, много, иногда около двадцати. Если я прихожу в студию в хорошем настроении, то и наброски пишутся легко. Если настроение плохое, я всё равно пишу. Потом я слушаю то, что написал, и выбираю лучшее. Иногда неожиданно оказывается, что наброски, которые я сочинил в плохом расположении духа, самые лучшие.

АВ: Наброски вы выбираете сами? Или у вас есть небольшая аудитория, которой вы доверяете и на которой тестируете черновики?

ГП: Когда сочиняю концерты, выбираю сам. Иногда, если жена или дети рядом, играю им, и если им нравится, это меня воодушевляет. Но обычно я сам знаю, что сработает, а что нет.

В случае с концертом для саксофона один из набросков пришёл ко мне, когда я ехал на велосипеде по центру Лондона, где много новых современных зданий. У меня уже была написана первая часть концерта, она была в ностальгическом, романтическом духе, и я хотел, чтобы дальше концерт обрёл связь с современностью. В окружении лондонских небоскрёбов мне в голову внезапно пришла очень мощная идея, и мне пришлось напеть её на диктофон мобильного, чтобы запомнить. Тут не пришлось выбирать — я сразу знал, что он подойдёт произведению. Это произошло очень органично.

Когда я работаю с хореографами и пишу музыку для балета или танцевальной постановки, всё происходит немного по-другому. Я показываю хореографам лучшие наброски, и мы выбираем вместе, потому что если они будут ставить танцы на мою музыку, то эта музыка должна вдохновлять не только меня, но и их.

Когда я писал саксофонный концерт, то что-то присылал Марсалису, чтобы он тоже послушал, но он ответил: «Раз ты композитор, то и решать тебе. Мне всё нравится».

АВ: А если бы сказал, что не нравится, вы бы пошли на уступки? Чьё мнение главное в этом процессе — исполнителя или всё-таки композитора?

ГП: Сложно ответить, потому что я ни разу не сталкивался с подобными ситуациями. Могу только предположить, что я бы сделал. Возможно, поговорил бы более предметно с исполнителем о том, что именно ему не нравится.

АВ: Британский филармонический оркестр однажды провёл исследование общественного мнения, чтобы узнать, что нужно изменить, чтобы люди чаще и охотнее ходили на концерты классической музыки. Три самых популярных ответа: нужно дать возможность общаться с оркестром и с музыкантами, нужно не только исполнять произведения, но и рассказывать о них, и нужно разрешить есть и пить во время исполнения классической музыки. Вы в рамках вашего проекта Nonclassical переносите классическую музыку из концертных залов филармоний на площадки, более доступные и понятные широкой аудитории, — в клубы, где как раз едят и пьют. Это вам не мешает?

ГП: Любопытно. Я не слышал о таком опросе, но согласен со всеми пунктами. Что касается моих концертов в клубах, то меня не напрягает, когда во время концерта люди пьют, потому что это довольно тихий процесс, который никак не мешает. И, кстати, если исполнение идёт хорошо, люди сами ведут себя тихо, потому что концентрируются на музыке и не мешают ни себе, ни исполнителю.

С едой проблем больше, потому что это шумно и иногда отвлекает. Но в тех клубах, где я выступал, вообще не кормят. Что меня действительно раздражает, так это люди, которые разговаривают во время концертов. Эту проблему мы пытаемся решить короткими сетами. Обычно я делаю четыре сета по двадцать минут с короткими перерывам между ними, и люди ведут себя тихо, потому что знают, что скоро смогут поговорить. Думаю, это наилучшее решение.

АВ: По разным данным, что в Великобритании, что в России на концерты классической музыки ходит 1-3 процента населения. В Екатеринбурге это 5 процентов, и мы этим очень гордимся. Я говорила с российским виолончелистом, музыковедом и популяризатором классической музыки Артёмом Варгафтиком — он считает, что популяризировать классическую музыку и стараться делать этот процент больше не нужно. Вы согласны?

ГП: Если честно, мне такое мнение кажется немного странным. Прежде всего, некорректно использовать слово «популяризировать» — не нужно менять классическую музыку ради того, чтобы привлечь аудиторию. Нужно просто создать связь между аудиторией и музыкой. Очень многие на самом деле любят классическую музыку — просто не знают об этом. Они слышат её в кино, в компьютерных играх, слышат вставки в хип-хопе или другой популярной музыке, и им нравится. Но они не ходят в концертные залы, потому что им кажется, что это что-то такое далёкое и академичное. Нужно пойти этим людям навстречу. Нужно предоставить им возможность слушать классическую музыку вне традиционных концертных площадок — на улице или в клубах.

АВ: При этом вы сами меняете классическую музыку, делаете на неё ремиксы. Вам часто достаётся от ценителей классической музыки за покушение на святое?

ГП: Да, я действительно делал такие ремиксы на своём лейбле Nonclassical. Это был такой эксперимент: мы приглашали людей, которые раньше не работали с классической музыкой, и предоставляли им классическую музыку как новый инструмент. Получались очень интересные вещи. Я сам делал ремикс Девятой симфонии Бетховена и сначала относился к этой идее с недоверием, но получилось здорово. В прошлом году я исполнял это произведение в Мадриде с очень серьёзным оркестром, и оно получило хороший отклик. В этом году в укороченной версии оно будет исполнено на Бетховенском фестивале в Бонне. Посмотрим, что со мной будет после этого (улыбается).

АВ: Ваши дети слушают и любят ли классическую музыку?

ГП: Да. Все мои дети играют на фортепиано, дочери ещё играют на скрипке, а сын на гитаре. К сожалению, в Великобритании нет такой традиции музыкальных школ, как в России, и у детей нет возможности глубоко погружаться в классическую музыку, как у вас, — но тем не менее им нравится заниматься. Поп-музыку они, конечно, тоже слушают. Я даю им возможность слушать всё что угодно, наслаждаться и выбирать то, что им нравится.

АВ: Они знают о своём прадеде?

ГП: Да, они очень гордятся прадедушкой и знают его произведения. Хорошо знают симфоническую сюиту «Петя и волк» и, конечно, балеты — «Золушку», «Ромео и Джульетту». Они даже пытались что-то играть, но его музыка непроста в исполнении.

АВ: В одном интервью вы сказали, что ищете учителя русского языка для детей. Нашли?

ГП: Пока нет, поскольку я очень занят и сочинением произведений, и другой работой. Это достаточно серьёзный проект, поэтому я думаю, что, скорее всего, мы это организуем, когда будем в России.

АВ: Может быть, вы вместе с детьми начнёте учить русский?

ГП: Думаю, да. Моя дочь в этом году начинает учить русский язык в школе, так что сможет научить и меня.

АВ: Какая музыка стоит у вас на рингтоне?

ГП: Я даже не знаю. Он у меня уже два года на беззвучном режиме, потому что я не хочу, чтобы какие-то звуки отвлекали меня, когда я пишу музыку. Но я думал о том, чтобы написать свой рингтон для сотового. Может быть, он получится из тех записей, которые мы сделаем в Екатеринбурге.